Герой второго выпуска подкаста «Юны и опасны» — защитник столичного МБА Даниил Касаткин. Он рос в системе ЦСКА, но в 17 лет перебрался в США, окончил там школу и поступил в университет. Однако NCAA была чем угодно, но не легкой прогулкой, поэтому через три года после отъезда из России Касаткин вернулся домой и подписал контракт с фарм-клубом «Химок». Сейчас он удаленно учится в Университете Пенсильвании и выступает за МБА.
«Перехват» обсудил с Даниилом его трехгодичную командировку в Америку, карьеру в Суперлиге и готовность к уровню Единой лиги.
— Ты играешь на позиции защитника, но ростом ты под два метра. С тобой в детстве сразу работали так, чтобы ты играл в задней линии?
— Так получилось, что я очень рано начал заниматься баскетболом. Когда пришел момент и пора было распределять позиции, я был самым техничным из ребят, которые играли у нас в команде. Поэтому у тренера не было других вариантов, кроме как поставить меня на мяч. Поэтому с детства так получилось, что развивали меня как защитника, хотя очень часто игроков с моим ростом задвигают на позицию под кольцом. Если бы со мной так сделали, то вряд ли бы сейчас что-то получилось.
— То есть, это скорее случайность?
— Мой первый тренер Иван Евгеньевич Кучеров с самого начала мне сказал, что я буду примерно такого роста, не знаю уж, откуда он это знал. И он сразу сказал, что на позициях «тройки», «четверки» мне вряд ли что-то светит, особенно с моими слабыми ногами. Поэтому для него это был единственный вариант, как из меня сделать какого-нибудь игрока. И я ему очень благодарен за то, что он поставил меня на эту позицию.
— Это как раз к вопросу о том, насколько важную роль играет первый тренер. Кучеров увидел в тебе потенциал и развивал как первого номера. Это, мне кажется, редкость.
— Да, очень часто парней задвигают под какие-то рамки. Мне кажется, что до определенного возраста игроков нельзя разбивать на позиции, нужно просто дать им играть в баскетбол, помогать становиться индивидуально сильными, а уже потом работать над какими-то позициями и ролями. Потому что в детстве очень многие играют на результат, хотя нужно просто развивать игроков.
— Где играла ваша команда?
— Я играл за спортшколу ЦСКА. У нас были ребята со всей России, был свой интернат. Поэтому мы были достаточно сильной командой, у нас могло быть такое, что за сезон по своему возрасту мы играли 2–3 плотные игры, а все остальное — это были сильные разгромы. Поэтому нам часто приходилось ездить на какие-то турниры по старшим возрастам, в том числе Европу.
В какие-то годы у меня было по 80–90 игр, потому что я играл в таких количествах лиг по разным возрастам…
— Сколько раз ты побеждал в первенствах России?
— Пять раз — три раза в составе команды своего года, один раз — в команде на год старше и еще один раз я играл за сборную Москвы.
— В старших классах ты перешел в специальную школу, где расписание было заточено под игры. Что это была за школа?
— Не знаю, как она сейчас называется, раньше была школа №704. [Она была] для всех спортсменов ЦСКА разных направлений — пловцы, футболисты, атлеты. 90% учеников были спортсменами ЦСКА.
Там была вторая смена, она начиналась в 11 часов, и благодаря этому у всей команды была возможность тренироваться утром, в отличие от других спортивных школ, которые тренируются один раз в день по полтора часа. Мы тренировались 4–5 раз в неделю дважды в день. С утра были индивидуальные тренировки. Мы ничего не делали в плане командных взаимодействий, но точили индивидуальные навыки — бросок, атлетическую подготовку. Думаю, что это было большим преимуществом в нашей школе.
— В школьные годы ты ездил в известный лагерь Treviso Eurocamp. Расскажи об этом опыте.
— Это было очень круто, что меня позвали. Там было два подразделения. Первое — взрослое, где играли парни 18–20 лет, которые готовились к драфту НБА. Там были Бэм Адебайо, Драган Бендер, игроки, которые попали на самый верх в НБА. А еще было подразделение для ребят до 16 лет, там были 15 человек со всей Европы позвали. Не скажу, что там были лучшие игроки, но одни из лучших по своему возрасту. Был, например, Джанан Муса, который считался очень сильным игроком. Он не дорос до того уровня, который ему предвещали, но тогда он считался одного уровня с Дончичем по 1999 году.
Ну и в принципе это был просто крутой опыт. Мы приехали туда, там был Рики Рубио, Кайл Лоури, мы слушали речи от Папалукаса, Траджан Лэнгдон проводил тренировки. Была возможность пообщаться со всеми. Нашим главным тренером был Фотис Кацикарис. Мы провели тренировки, тесты, как в НБА, сыграли матч при скаутах НБА против какой-то местной команды на год-два старше. Это было очень круто, весь зал был полон каких-то агентов. Сам Этторе Мессина был на игре. Для молодого игрока это было очень круто — пообщаться со всеми, увидеть их лица, сфотографироваться и окунуться в эту атмосферу.
— Можно ли сказать, что ты вернулся из Тревизо другим игроком?
— Любой опыт добавляет уверенности. Когда ты едешь туда и играешь с лучшими игроками в своем возрасте и чувствуешь себя не хуже них, понимаешь, что ты можешь с ними соперничать, это добавляет уверенности. Я бы сказал, что это помогло мне не в плане каких-то индивидуальных моментов, потому что сбор проходил всего три дня; это больше помогло в плане уверенности, другого взгляда на баскетбол.
Для меня было очень важно пообщаться с Траджаном Лэнгдоном, потому что он был моим кумиром с детства. Мы жили в одном отеле, и мне удалось с ним поговорить. Такие моменты и уверенности добавляют, и помогают начать воспринимать баскетбол по-другому.
— Ты познакомился там с кем-то из тех, с кем до сих пор общаешься?
— Не знаю… С Мишей Кулагиным. Мы вместе с ним ездили, он просто был во взрослом лагере. С ним было очень прикольно общаться, тогда он мне казался невероятным игроком.
— В 17 лет ты окончил школу и мог бы пополнить любую «молодежку» в России, но ты выбрал США. Расскажи, чем руководствовался?
— В России такая система, что в промежуток между 18 и 22 годами клубы Лиги ВТБ мало что могут тебе дать в плане практики, тренировочного процесса. Я не знаю, кто там сейчас из молодых парней допускается вообще к играм основных команд. Сейчас из-за политической ситуации это случается, но в общем и целом, когда все клубы в полных составах, такое редко происходит, и люди от 18 до 22 лет обычно играют в молодежной лиге. Даже в Суперлиге не так много молодых игроков, так как все борются за результат. В России не принято давать много практики молодым ребятам на высоком уровне.
Поэтому я решил, почему не попробовать себя там, получить другой опыт, отправиться в столицу баскетбола, попробовать заслужить стипендию. Это мне очень помогло в итоге в плане образования. Да и вообще я думаю, что это был отличный опыт — хоть что-то и не получилось. Я не думаю, что где-то в России мог бы получить что-то такое, чего тогда не получил там.
— Получается, ты сначала поступил в школу.
— Я окончил школу здесь, но я здесь пошел в школу с 6 лет, поэтому у меня был еще год в запасе. Плюс, там 12 классов, поэтому я поступил там в школу и у меня было еще целых 2 года. Я окончил там школу, и мне поступило предложение из университета. Так поступил в университет.
— А каким образом ты переехал в США?
— Просто сделали видео и отправили во все школы. Оказалось, что 5–6 школ готовы были предложить мне стипендию.
— А ты не жалел потом о выборе? Mountain Mission — одна из топовых школ, там сильный состав…
— Не скажу, что она самая топовая, но в тот момент, когда я пришел, у нас был хороший состав. Был Оскар Тшибве, который недавно выиграл Naismith Player of the Year, из «Кентаки». Был стартовый центровой «Бэйлора». У нас были очень хорошие европейцы, которые сейчас играют в европейских чемпионатах. Был такой сплав со всего мира, один лишь американец был в команде, все остальные — иностранцы. Поэтому было круто. У нас было очень плотное расписание, играли против лучших школ Америки, против игроков, которые сейчас играют в НБА, играли перед глазами скаутов и университетов. Поэтому в плане выбора школы я угадал.
— Спустя два года ты пополнил команду Penn State и потом говорил, что не видел ничего подобного. Вот цитата: «Для игроков там созданы абсолютно все условия. У команды 17 менеджеров, которые в любое время готовы прийти в зал и заниматься с тобой сколько угодно. Есть личная кухня для баскетболистов и много других преимуществ. Даже рацион подобран в соответствии с тем, что нужно именно тебе». Офигеть! Каково это — оказаться вот в таких условиях?
— Это нереально, это как сон для любого фаната баскетбола. Когда ты понимаешь, что такие условия есть не у всех команд Евролиги. Ты приходишь в университет, занимаешься баскетболом любительски, потому что тебе не платят за это деньги, и у тебя есть такой уровень всего. Зал 24/7, люди, которые помогают работать и доступны в любой момент, все, что нужно, чтобы становиться сильнее. Поэтому, конечно, это было реально как сон, особенно первое время.
— Что не получилось в Penn State?
— На самом деле, все получилось, просто в рамках моих возможностей. Я с самого начала, возможно, сделал не лучший выбор в плане оценки своих сил на тот момент. У нас в команде тогда были игроки нереального уровням — Ламар Стивенс играет в «Кливленде», Джош Ривз год играл в «Далласе». Игроков, которые сейчас выступают на профессиональном уровне, было 6–7 человек, и они играют высоко. Там был стартовый разыгрывающий «Гонзаги»…
В первый год мне, на самом деле, там мало что светило, что бы я ни сделал. Поэтому изначально стоило подождать подольше, посмотреть другие варианты. Может быть, команды чуть ниже уровнем заинтересовались бы мной, и они были бы готовы вкладывать в меня как в лидера, а не как в ролевого игрока.
— Даже сейчас, вернувшись в Россию, ты продолжаешь обучаться в университете Пенсильвании?
— Да, этот момент для меня был важен на тот момент. Когда я уходил, я уходил только с условием, что мне оплатят образование. Я мог сделать трансфер в другой университет, но я выбрал вернуться в Россию, потому что в итоге мне все равно нужно было возвращаться в Россию. Здесь я мог и получить это образование, и начать себе зарабатывать какое-то имя, это было более логично. Поэтому я до сих пор обучаюсь там, но это не как в России, поэтому приходится действительно учиться.
— Какая у тебя будет специальность после получения образования?
— Организационные коммуникации. Я выбрал что-то такое, чтобы было не сложно и чтобы все успеть, чтобы можно было вклиниться куда угодно. По сути, я могу быть любым офисным работником. Понятно, что специфичные специальности более востребованы, но в режиме онлайн это очень сложно, особенно с тренировками. Поэтому я выбрал то, что было более обширным.
— Как прошло твое возвращение в Россию?
— Я вернулся в тот сезон, когда начался COVID. В принципе, все было так, как я ожидал. Я вернулся в команду Суперлиги, которая была фарм-клубом «Химок». Там уже были достаточно сильные игроки — в тот год у нас были Игорь Вольхин, Максим Барашков. На моей позиции тоже были сильные игроки. Я неплохо выходил со скамейки, какие-то цифры показывал. Но, учитывая, что мы были фарм-клубом, в плане результатов у нас не очень получалось.
— Почему тебе не дали попробовать себя в Единой Лиге ВТБ, в Евролиге? Уже на следующий сезон, в момент, когда все иностранцы уехали, когда команде было сложно…
— Ну, в тот момент, когда с «Химками» произошла эта ситуация, я все время тренировался с ними, даже съездил на два выезда, в заявке был. Но там были плотные игры, поэтому меня не выпустили на площадку. Проблема в принципе была в том, что, несмотря на отъезд многих игроков, тогда в задней лини все равно было из Эррик МакКоллум, Алексей Швед, Антон Понкрашов, Егор Вяльцев. То есть, все люди с опытом и с именем. Когда ты молодой и на твоей позиции есть 5–6 человек, в России достаточно сложно получить какое-то игровое время. Потому что эти игроки сильнее и опытнее.
— Да, согласен, вот если бы ты был форвардом…
— Да, у нас там были парни габаритнее, они получали [время]. Там был Влад Шарапов, был Дима Кадошников — они выходили и получали минуты, потому что уехали Букер, Монро, Жеребко, и как раз освободились позиции в передней линии.
— А тебе не сложно было перестроиться после Америки? Даже не в плане игры — понятно, что она другая, — а вот хотя бы в плане ощущения на паркете? Там — 16-тысячник, тебя все в университете знают, ты local star, а тут даже у ЦСКА нет 16-тысячника, что уж говорить про «Химки-Подмосковье» и Суперлигу…
— В плане всей бытовухи было непривычно поначалу. В смысле качества раздевалок, качества отелей, всех таких моментов, болельщиков, арен и так далее. Но говорить, что мне что-то не понравилось или я себя по-другому чувствовал, не могу. Потому что, хоть я был на этих аренах, на скамейках, игрового времени я особо не получал. Понятно, что вся культура NCAA в плане болельщиков, контрактов, маркетинга, телевизионных контрактов — это другой мир. Но я уезжал всего на три года и понимал, куда возвращаюсь.
— Ты уезжал с планом, что собираешься все равно вернуться в Россию?
— Да. Я не знал, на сколько лет я поеду, но в итоге я понимал, что зарабатывать имя мне придется в России.
— Как чувствуешь себя сейчас в МБА? Удалось заработать имя?
— Все относительно. Если брать условную Суперлигу, то в принципе, наверное, да. Но если брать вообще российский баскетбол, то есть еще много целей, которые не достигнуты, к которым стремлюсь. Да и в плане Суперлиги… Мы в этом году не смогли отобраться в плей-офф, поэтому здесь тоже есть куда расти.
Так что в принципе да, в том месте, где я сейчас, я чувствую себя достаточно уверенно. Но, естественно, есть огромный потенциал для роста, выполнения задач и целей, которых я еще не достиг.
— Как у тебя сейчас с графиком? Я тут прочитал, какое расписание у тебя было в США: «Я просыпаюсь в 5:30, с шести до семи тренажерный зал, потом душ и завтрак. С восьми до 12:30 я на уроках, дальше обед и после него индивидуальная, а затем и командная тренировка. Ужин в 18:00. Затем — полтора часа на выполнение домашней работы и где-то в 20:30 я свободен. Отбой в 22:30–23:00. Как правило, это повторяется каждый день, но иногда отменяется тренажерный зал. В субботу одна длинная тренировка, в воскресенье — выходной».
— Сейчас я профессиональный спортсмен, а тогда был спортсмен-любитель, поэтому есть большая разница. Сейчас расписание такое, что может быть одна большая тренировка в день, с 12 до 15, а все остальное время я свободен. Могу выполнять уроки, могу гулять с друзьями. В Америке в этом плане было все более тяжело.
— Чувствуешь ли ты сейчас, что готов к Единой Лиге ВТБ? Когда мы разговаривали с гендиректором МБА Игорем Кочаряном, он сказал, что к некоторым игрокам — и это было уже после отъезда Макара Коновалова и Владислава Одинокова в «Парму» — проявляют интерес клубы Единой лиги ВТБ. Ты был в их числе. Ну и в принципе клуб имеет шанс пойти на повышение. Чувствуешь ли ты сейчас, что готов выступать на этом уровне?
— Да, абсолютно. Хотя понятно, что «уровень Единой лиги ВТБ» — это немного расплывчатое понятие в плане того, что команды верхушки и команды нижней части таблицы находятся вообще в разных мирах.
— Совсем чуть-чуть…
— Да. Поэтому сложно сказать, что это такое — уровень Единой лиги ВТБ. Но, смотря на то, кто сейчас там играет, смотря на уровень баскетбола, я думаю, что я нормально смотрелся бы там, достаточно уверенно.
— Ты производишь впечатление человека, который умеет планировать. У тебя есть какие-то планы на карьеру?
— Я больше пытаюсь не планировать какие-то переходы, а стараюсь развивать себя. Остальное само случится. Если я буду достаточно хорош для того уровня, на котором я хочу выступать, люди заметят это, и я там окажусь. Поэтому каких-то планов, куда я хочу попасть, у меня нет. Я просто хочу становиться лучше, становиться сильнее, прогрессировать и дальше уже смотреть, что будет в будущем.
— Когда-то ты говорил, что конечная цель — НБА. Это все еще твоя цель?
— Ну, как говорится, никогда не говори никогда. Но 15-летний ребенок и 23-летний игрок уже немного по-разному смотрят на ситуацию. В 15 лет я был мечтателем, думал, что я завоюю мир, буду играть в НБА и буду лучшим игроком везде, где я буду [выступать]. Сейчас, побывав в Америке, увидев уровень игры там — да и здесь в Единой лиге и в Суперлиге есть команды высокого уровня, — я понимаю, что местами это нереалистично. Понятно, что Пабло Приджиони в 35 лет уезжал, так что у всех разный путь развития. Поэтому каких-то таких целей я не ставлю.
У меня есть мечта — я бы хотел играть в Евролиге. Всегда хотел, мне очень нравится Евролига, люблю смотреть матчи. Сейчас это то, к чему я стремлюсь. Но, как я и говорил, для меня более важно само развитие меня как игрока, чем долгосрочные планы на будущее.
